НАЧАЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ

Руководитель лаборатории трансядерной физики при ЦЕРНе Морис Лангье уже две недели ходил как в воду опущенный. Все знакомые очень беспокоились по поводу его состояния, потому что хандрить было не в его характере. Морис был баловнем судьбы. Все в жизни ему удавалось легко. В 15 лет он поступил в парижский университет. В 21 – закончил его и еще через год стал самым молодым аспирантом кафедры ядерной физики. Уже через пять лет он получил степень доктора наук, очень быстро проскочив все промежуточные ступени, ибо его работоспособность была просто феноменальной. При этом Морис не был угрюмым бумажным червем. Он сходился с людьми так же просто, как решал в уме интегральные уравнения или раскладывал на множители стозначные числа. Оппоненты боготворили его, завистники мигом превращались в восторженных почитателей, а вечно недовольные преподавателями студенты, которым Морис читал лекции, даже организовали фанклуб Мориса Лангье.

При таких способностях и складе характера не удивительно, что Морис стремительно поднимался по карьерной лестнице. В тридцать он возглавил исследовательскую группу по трансядерным исследованиям и получил огромный грант от комитета по науке Евросоюза. Еще будучи подростком, Лангье поклялся, что раскроет тайны микромира и, теперь, казалось, от разгадки строения субатомных частиц его отделяет лишь один шаг. В его распоряжении оказались огромные средства, лучшие ученые умы старушки Европы, самое современное оборудование и только что построенный ускоритель частиц. В семейной жизни Морису тоже несказанно повезло. Избранницей Лангье стала его лучшая студентка, Моника Бокарди. Поэтому неудивительно, что в день исторического опыта, который, как писали позже газеты, «перевернул все представления современной науки о кварках», Моника была вместе с Морисом в лаборатории и по праву разделила с ним его триумф…

Увы, на этом полоса везения Мориса кончилась. Открытие Лангье, за которое ему прочили чуть ли не Нобелевскую премию по физике, никак не желало подтверждаться. Как известно, чтобы научная гипотеза считалась подтвержденной, а эксперимент – удачным, необходимо, чтобы точно такой же опыт был проведен в других, независимых лабораториях. Если при соблюдении описанных экспериментатором начальных условиях удается получить точно такой же результат (с учетом статистической погрешности), гипотеза становиться фундаментальным законом.

Однако в течение года после эксперимента ни в одной лаборатории мира так и не смогли повторить опыт Мориса. Кварки не желали показываться исследователям. Вначале грешили на недостаточную мощность ускорителей. Однако вскоре в Таиланде достроили синхрофазотрон-гигант, но и там эксперимент закончился провалом. Самое же ужасное заключалось в том, что когда Морис попытался повторить опыт сам в своей родной лаборатории – у него тоже ничего не вышло. После этого по ученым кругам пронесся ропот недоверия, вначале легкий, а потом все более громкий…

В конце концов, после серии язвительных статей коллег-физиков, Лангье пригласил на личную беседу директор ЦЕРНа доктор Бертран.

- Морис, - начал он после паузы, - наверное, за всю историю нашего центра не было ученого более талантливого, чем вы. Вас ждут впереди еще множество открытий, поэтому я советую вам заняться другими областями физики, а тему кварков нам временно придется закрыть.

- Но как же так?! Вы же сами присутствовали при моем эксперименте, видели все мои расчёты и знаете, что в них не может быть ошибки! - воскликнул в сердцах Морис.

- Морис, мне не менее тяжело, чем вам, - вздохнув, сказал директор, - но ваша нынешняя деятельность отрицательно влияет на нашу репутацию, а это значит, что мы можем не получить финансовые средства, на которые рассчитываем. Вы же понимаете, что мы пойти на такой риск не можем. Только одна ваша лаборатория в минуту поглощает такое количество энергии, которой хватило бы на год приличной европейской стране. Наши недоброжелатели только и ждут, когда мы совершим ошибку, чтобы урезать нам финансирование.

- Жюль, вы меня знаете уже не первый год, - взмолился Морис, - я всегда дорожил репутацией нашего центра. Но для меня этот проект – дело всей моей жизни. Я с пятнадцати лет только и думаю об этом. И если я отступлю сейчас – я потом себе этого никогда не прощу. Я просто прошу вас поверить в меня. Дайте мне еще один шанс!

- Хорошо, Морис, - произнес Бертран после непродолжительного молчания, - я даю вам месяц на подготовку эксперимента. Ровно через тридцать дней вы либо докажете свою точку зрения, либо…

- Спасибо, Жюль, я не подведу вас, - заверил Лангье и помчался в лабораторию…

Две недели после этого разговора Морис практически безвылазно провёл в своем бункере. Он уже несколько раз лично проверил и перепроверил до мельчайших деталей описание опыта и результаты тестов, но безрезультатно. Вроде бы все было точно так же как и во время успешного эксперимента, но Мориса отчего-то всё время преследовала мысль, что какую-то важную деталь он все-таки упустил из виду.

Тем временем в семейной жизни Лангье произошло одно очень важное событие. Моника подарила ему Мориса-младшего. Нельзя сказать, что появление сына прошло для того незамеченым. Лангье, насколько позволяло время, трогательно заботился о своей беременной жене, во время родов уехал с важной научной конференции и примчался к Монике в больницу. В общем, вел себя, как идеальный муж и отец, но неудачи в конце концов совершенно выбили его, ранее не знавшего поражений, из привычной колеи. Ну а в последние дни перед решающим испытанием он совершенно потерял интерес и к жене, и к ребенку, осунулся, оброс колючей щетиной, чего прежде с ним никогда не случалось. Моника больше чем кто-либо понимала его мучения и жалела Мориса.

- Давай я пойду завтра с тобой в лабораторию, - предложила она накануне дня Х.

- Мы же с тобой это уже обсуждали. Излучение может плохо отразиться на твоем здоровье, ты же знаешь, как это опасно. Я до сих пор жалею, что был таким эгоистом и взял тебя с собой, - ответил Морис, посмотрев на жену воспаленными от недосыпа глазами.

- Во-первых, не ты взял меня, а я сама напросилась, - заметила Моника, баюкая в коляске сына, - а во-вторых, тогда я еще была твоим сотрудником, так что вполне имела на это право.

- Прости, Моника, - ответил устало Морис, - в последнее время я просто на себя не похож. Оказывается, неудача может совершенно изменить человека за удивительно короткое время.

- Ты все тот же, любимый, но тебе нужно отдохнуть, - Моника присела рядом с Морисом и запустила руку в его отросшую за последние месяцы шевелюру. - Кстати, из штата меня никто не увольнял. Я нахожусь в отпуске по уходу за ребенком. Или ты забыл?..

…Бертран и приглашенные ученые не верили своим глазам, но результат был налицо. Все детекторы неумолимо свидетельствовали о том, что эксперимент удался. После того как все собравшиеся поздравили Мориса, директор с серьезным лицом подошел к Лангье и молча пожал ему руку.

- Ваш муж - величайший ученый, - обратился он к стоявшей рядом с ним Монике, - берегите его, - и зашагал к двери. Уже взявшись за блестящую ручку, Бертран добавил, обернувшись вполоборота:

- Завтра утром зайдите ко мне в кабинет, нам надо многое обсудить…

На следующее утро в институте Мориса встречали как триумфатора. Студенты и сотрудники центра чуть ли не на руках отнесли Лангье в кабинет директора, хотя такое проявление восторженности здесь, вообще говоря, было не принято. Однако, усадив Мориса в кресло, Бертран заметил, что в лице того нет радости.

- Что с вами, мой друг? – забеспокоился директор. – Вы, наверное, очень устали за все эти месяцы. Может быть, поедете отдохнуть с семьей? Хотя нет, наверное, вас скорее излечит ваш отчет на конференции в Берне…

- Жюль, вы все-таки были правы - у меня не все в порядке с этим экспериментом. – сказал Морис, глядя прямо перед собой. – Хотя, мне кажется, я нашел недостающее звено в начальных условиях, боюсь, научному сообществу мое предположение покажется безумным.

- То, чем мы тут с вами занимаемся, с точки зрения здравого смысла - одно сплошное безумие. Так что этим вы у нас вряд ли кого-нибудь удивите, - улыбнулся директор.

- Знаете, что это за звено? – Морис посмотрел на Бертрана и улыбнулся в ответ. - Моника. Моя жена.

Бертран удивленно поднял брови.

- Я же говорил, - продолжил Морис, - что это покажется безумным, но я проанализировал все эксперименты. Это единственное несовпадение начальных условий. Я не знаю, как Моника умудряется влиять на картину мироздания. Возможно, так проявляется ее любовь ко мне.

- Но ведь она же сама физик. Вы с ней говорили? Что она думает обо всем этом?

- Говорил. Вчера. После того, как все разошлись.

- И что она вам ответила?

- Она сказала мне только одну фразу, - лицо Мориса снова озарилось улыбкой.

- Она сказала: «Не знаю, Морис. Наверное, я им просто очень нравлюсь»…